Евгений Антипов

ЛЕТУЧИЕ ГОЛЛАНДЦЫ

1.
Надменно сплюнув на перрон,
Икар вошел. Уже
начало есть, Икар. (И он
нащупывал сюжет).

Все есть, и красная строка,
и рельсовый мотив.
И эта "Красная стрела"
летит, Икар, летит.

Он может в облаках витать,
хоть это не о нем.
Цыц, Архимеды, он и так
сей мир перевернет.

И станет мир как будто сад,
и будет сад в плодах.
Да будет так. Да сбудется.
О да, Икар, о да.

Но кто он? Может быть, никто?
Молокосос-щенок?
Он курит у окна. Притом,
что тут запрещено.

И проплывают в темноте -
ничтожные огни,
друзья, поклонницы и те,
кто недооценил.

Все зачеркнуть и так начать:
он молод, это да,
но не какой-нибудь на час,
он раз и навсегда.

Дерзай, и станешь знаменит.
(Так N ему сказал).
А злая ложечка звенит:
как знать, Икар, как знать...

2.
Из кожаных ремней доспех
и медный, в перьях, шлем.
И меч мой, верящий в успех.
И никаких поэм.

Ни слов, ни стона. Я - немой.
И потому не лгу.
Шагаю: в венах икры ног
и веночка - на лбу.

И ни поэм, и ни проблем.
Победа или прах!
Шагаю: шлем на голове,
калиги - на ногах.

Пусть нервен путь, неровен пульс,
пусть имя - легион,
я разбираюсь - раз берусь, -
в том, для чего рожден.

Я ничего себе не мнил.
Но мой полет - высок!
...Предвижу: призмы пирамид
и труп мой, лбом в песок.

Шагаю - пыль. Погибну - миг.
Не стой и не смотри.
Сияй, мой город на семи,
мой абсолютный Рим.

3.
Песчинки под ногой пищат,
средь бедных фонарей
влачит в ночи свою печаль,
какой-нибудь фан Рейн.

Он ищет ключ, сейчас, сейчас...
Как мало в доме книг.
Не разгорается свеча,
он что-то там бубнит. 

Он неопрятен, он в летах,
приятен только взор.
По виду трезв, но шепчет так,
как шепчут пьяный вздор:

"Всяк - предстоящий, а не зрит
конструкций бытия.
Срывая гранты и гран-при,
что вам ответит я?

На переправах не менял
богов и был богат.
А ныне как-то не манят
все ваши облака.

Среди обжорства и блевот
я лишь за вас молюсь.
Вы исчезаете. Вот-вот,
а я-то - остаюсь".

4.
Во время оно (то есть, миф),
где горы лес теснят,
где обитают стаи нимф,
жил Марсий, то есть я.

Я жил среди любых зверей,
в среде синиц-задир,
великий трагик сам себе
и сам себе сатир.

Кипела жизнь, в лесах у гор
терял Макар - телят,
невинность - нимфы, кто чего
тут только не терял.

Иной и жемчуг не хранит,
хватает, мол, добра -
и кто-то флейту уронил,
и кто-то подобрал.

Был не с руки и не сродни
воздушный инструмент,
но я сказал себе: сатир,
бери и дуй, амен.

И дул. И вышло хорошо,
и нарастала страсть.
Шло время. Я же перешел
в иную ипостась.

Был мир! И не было границ
предмету мастерства.
Я ликовал! Я грыз гранит!
Я бросил вызов - Вам.

Вы - олимпиец, Аполлон,
а я, в конце концов,
ваш верный ученик. Но он
с классическим лицом 

молчал на все мои "прости",
и, соответственно,
семь шкур - педант! - семь шкур спустил.
Поскольку - столько нот.

Красавец-эталон, садист,
мой бог, он так играл!
В чем провинился я, сатир?
Я честно проиграл.

Я никого не оскорблял,
за что же он убил?
За то, что тихо и без клятв
я флейту полюбил? 

...Лежала флейта. Не извне.
Проста и не груба.
Лежала флейта, да. Так нет,
поднес ее к губам. 

Я не борец, я лишь сатир -
богам отдайте миф.
Да, не как все и не статист.
Но короток наш миг!

Вот жизнь и смерть. Вот потолок -
вот "можно", вот "нельзя".
.................................
Бессмертны: флейта,
                   Аполлон,
          и Марсий. То есть, я.

5.
Без доказательств и причин,
беззвучный, как перо,
за гранью точных величин,
на рубеже миров

летит Голландец. Он фантом.
И все-таки - летит!
Непостижимый как никто
и как никто один.

Неутомим и невредим, 
изгой или бунтарь,
откуда и куда летит?
Откуда. И куда.

Прямолинейный, как беда,
и ветры нипочем.
Ничем твой вечный капитан
уже не омрачен:

когда забрезжит материк
и не охватит взгляд, -
то матерись, не матерись,
но это не земля.

В краях иных идей, веществ,
средь эфемерных скал
что ищешь ты? Что вообще
в таких краях искать?

На выбор: слава, суицид,
любовь и просто жизнь -
но суетись, не суетись,
а это миражи.

В твоем загадочном НИГДЕ
реален лишь полет.
...Лети, Голландец, как летел.
И каждому свое.

    © Евгений Антипов