Дмитрий Авдеев

СИРЕНЕВЫЕ ГАЛЕРЕИ

* * *

Рыхлый лед, голубая грязь,
Утлый куст - колыбель пустая,
Где ликует - клубясь, роясь -
Воробьиная злая стая.

Словно знаменье дней святых -
Их веселье, что ждало первых
Теплой флейты толчков тупых,
Нот отрывистых, всхлипов нервных.

Талый воск и холодный блеск -
Благодати скупая мера,
Колокольный тяжелый всплеск,
Ледяная весенняя вера,

Голубые круги, лучи,
Мокрый снег на решетках и ветках,
Птиц трепещущие мячи
В прутяных фиолетовых клетках.


СКЛОННОЙ К АНАПЕСТУ МУЗЕ НИКОЛАЯ КОНОНОВА

Где мороза и солнца скрестились мечи золотые, где Мнишек
Жениху запоздалому шепчет "мой милый", и голос все тише,
Где, как сор из мешка - бестолковая россыпь домишек,
Лубяных, ледяных, поднимающих талые крыши,

Где царевич уснул угнетенный, уставший казниться
От жестоких забав нераскаянных скромниц, жеманниц,
Чьи слова обжигают так жарко, как будто зарница
Проалевшей щеки, словно тальника звонкий румянец,

Где кувшины вина, розоватых кристаллов корзины
И огни и огни, как в распахнутом настежь Сезаме,
Источающем свой ледяной, обескровленный, зимний
Сладкий свет, и над ним - полынья с голубыми глазами.


* * *

Рука описывает круг,
Сжимающийся уже, уже.
О, кастаньет бравурный стук
И хлопья траурные кружев!

Из огненных и горьких мук
(О пепел, в воздухе взметенный!)
Рождается гортанный звук,
Как будто кружев голос темный.

Там, в глубине - восторг, испуг,
Душа томится, как чужая,
То ввысь взвивается, то вдруг
Снижается, круги сужая.

В кольце крылатых, тонких рук
Мир замыкается огромный,
И тлеет, и взлетает звук -
Тоскующий, жестокий, томный.


* * *

Ты лишь только просыпалась,
Ты смеялась, серебрилась,
Но тебя уже касалась
Божья жалость, Божья милость.

Из-под смерти злого жала
Ты ли выскользнуть хотела?
Но не минула - упала,
И погасла, и сотлела.


* * *

При первых некрупных звездах
В развалинах древнего сада
Во всех отразилась прудах,
Бессонная бродит менада.

Где розы когда-то цвели,
Не знают себе перемены
Немого чертога вдали
Зеленые избела стены...

Где пышно кусты разрослись,
Росы отрясая излишки...
В оградах ее вознеслись
На тирсах еловые шишки!

До третьих поет петухов,
И старым не брезгует мехом
Вино молодое стихов,
Наполненных свистом и смехом.


* * *

Санным полозом, порезом
Потревожен сонный снег,
И Шопена полонезом
Отозвался конский бег.

Под сиреневым, зеленым,
Желтым пологом небес
Скорым топотом и звоном
Опоясан темный лес.

В тишине его спокойной,
На морском как будто дне,
В белоснежной, темнохвойной
И прозрачной глубине -

С неизменностью старинной
С наклонившихся ветвей
Светлой катится лавиной
Елей царственный елей.


* * *

Солнца пламенем упорным
Свод небесный раскален,
И горят в огромном горне
Алый мак и синий лен.

И осыпан снег незрячий
Из отечества лучей
Жирной копотью горячей,
Пеплом траурных печей.

Неба яростному чуду
Выдан город головой,
И несется отовсюду
Шепот, шорох неживой

Покидающей развалы
Голубой своей руды,
В желобах безвинно талой,
Цинком пахнущей воды.


* * *

Слепое солнце словно сети
Из трав распластанных сплело.
Над белым цветом - теплый ветер
Ломает алое крыло.

На травы, что сплелись и спелись,
Незримый бог, чей дом высок,
Под еле слышный, ровный шелест
Просыпал влагу, как песок.

Но скоро воздух влажный высох,
И протянулась тень длинней,
И в шатких лиственных кулисах
Затрепетал театр теней.


* * *

Крылами воздух оплетен
Двух белых бабочек-ровесниц.
О, безвоздушный, темный сон,
Поющий в раковинах лестниц!

За окнами, как влажный мех,
Блестят тяжелые сирени.
Меня то вниз, то снова вверх
Ведут подгнившие ступени.

О, восхождений яркий взмах
И блеск падений неизбежных,
Рассвет в сиреневых горах
Среди лавин душистых, снежных!

Покинув дом, где скрип дверей
Тоски отточенной острее,
Закрыв глаза, войти скорей
В сиреневые галереи.


* * *

...золото, серебро!
А.Фет

В воздух впиваются
Тонкими жалами,
Переплетаются
Лентами алыми

Плети слепящие,
Тонко запевшие,
Жарко горящие,
Жгущие, вещие.

Выдала истину
Иль исковеркала
Темно-огнистая
Занавесь зеркала?

За переплесками
Хрупкого кружева
Тени ли, блеска ли -
Ряженый? Суженый?

В воздухе раненном
Странная разница
Облаком пламенным
Чудится, блазнится, -

В сердце, расколотом
Огненным веером -
Дьявольским золотом,
Ангельским серебром.


* * *

Под утро стекло запотело,
И солнце проснулось в слезах.
И ставня тяжелое тело
Увязло в разбухших пазах.

Смотри из яснеющих окон,
Как сада оправа тесна,
Как близок и сразу далек он
В расстроенной оптике сна.

Но ты обыскалась иголки,
И дня закатился клубок.
Подруги твои - тихомолки -
Без спичек трясут коробок.

Постой улыбаться, не смейся,
Ты - вечная вечера дочь.
Закрой же глаза твои. Взвейся
Кострами, лиловая ночь!


* * *

То ли позднее вставанье,
То ли окись углерода...
Гнет на сердце. Выжиданье.
Неуютная свобода.

На камнях и на заборе -
Всюду изморозь сухая,
И огонь гудит, как море,
Теплый воздух выдыхая.

О, как хочется проснуться!
День подобен многоточью.
Или снегом обернуться,
Тем, что выпал нынче ночью?

Да, я знаю: падать, таять -
Недостойно человека.
Остается только чаять
Жизни будущего века.


* * *

В коробке круглой на столе
Блестит разложенная пряжа.
Как за окном, в молочной мгле,
Печальна вышивка пейзажа!

Cвеча пронзает, как игла,
Подобье сумрака лесного.
Узором хрупким расцвела
Потемок плотная основа.

И нам невидимых сетей -
Таимых, истинных наитий -
Слышней и тоньше в темноте
Звенят натянутые нити.

Коробка круглая пуста.
Нет сил, ни слов для разговора.
Твоя томится красота
В плену домашнего убора.


* * *

Над нами - армии великой
Конца и края нет рядам,
И зеркалам земли - ни блика,
Ни капли - вянущим садам.

И вдруг как будто кто раздвинул
Покров запенившихся туч:
Одновременно - вспыхнул, хлынул
Отвесный дождь, отвесный луч!


* * *

Кто-то, в искрах, словно кошка,
Глядя в розовый предел,
У открытого окошка,
Как у берега, сидел.

В кухне, ясно освещенной,
В пестром ворохе рубах,
Вкус субстанции сгущенной
Ощущая на губах.

Электричеством небесным
Заряжаемый, дрожал,
И себе казался тесным,
И ударом угрожал.

* * *

Осень, висельница, блудня,
Что ты смотришь на меня,
Морем сумрачного студня
Перспективу заслоня?

Вот зимой - другое дело:
Землю видно до небес,
Небеса - до звезд, и тело
Потеряло цвет и вес.

Вот весною - все иначе:
Всхлипы, шепоты и смех,
И в эфире стрелка скачет,
Раскалившись от помех.

Да и лето не похоже
Ни на что из остальных:
В нервной дрожи, нежной коже,
В ожерелиях стальных!

* * *

Психея, зачем ты не Муза?
А то - посетила б меня.
Тесна бильярдная луза,
Темно, и не видно огня.

Ты вспугнута мною, как раньше -
Крапивница с белой стены.
Постой, перестань, перестань же,
Кому эти ссоры нужны?

Ведь тоже, я чаю, не сладко
Одной в эмпиреях парить?
Присядем, мечта и загадка:
Нам будет о чем говорить.


* * *

Уж Осень очиняла перья,
Эроту выщипав крыло.
Уже заслуживать доверья
Мне становилось тяжело.

Уж увядали розы Ниццы,
Всех лучших чувств не пощадя.
Лучи рассеянной денницы
Ложились вкось по площадям.

Больнее стало и приятней,
Когда, отчаянью стеля,
Открылись Божьи голубятни
И пухом сделалась земля.


* * *

Из растений ты - самое нежное.
Из животных - не будет смирней.
Подрастай, принимайся за прежнее
В вихре крылий, покое корней.

И, подобная цепким растениям,
Душу стискивая и губя,
Снам ее и нелепым хотениям
Улыбнись, но внутри, про себя.

Словно запах, улыбка обманчива:
Разболится потом голова.
А лекарства просить и выклянчивать -
Где найдутся такие слова?

С каждым шагом уродство нездешнее
Обнажая точней и ясней,
Подрастай, принимайся за прежнее,
Но смеяться при детях не смей.


* * *

Сирень - это цвет или запах?
Не знаю. Нелепый вопрос.
Колоды в сиреневых крапах.
Сиреневый дым папирос.

Что значит звучанье простое?
В нем, словно в колодце, темно.
Какая таможня откроет
Двойное словесное дно?

Что ищет поэт, что теряет,
Когда, замирая, слова
Как будто мечты повторяет:
Сирень, серебро, синева?


* * *

Да, поэзия - тело Христово.
Кровь ее - электрический ток.
Причащаюсь, и каждое слово
Мне дается легко, как глоток.

Но в пылу опьяненья святого
Истекает назначенный срок,
И душа погружается снова
В сон безрадостный, маковый сок.

Ни виденья, ни мысли, ни звука.
О, небесного темного лука
Голубая, слепая стрела!

Молча Полночь глядит из угла,
Электричества злая наука
Жалит пальцы мои, как пчела.


* * *

Над водой, в жаре и лете,
Я стою, прогнув мостки.
Там - неведомых соцветий
Серебрятся лепестки.

Им, плывущим, неподвижным,
Наступающим, как ночь,
И в покое непостижным -
Что сказать и чем помочь?

Безразличного теченья
Вдруг смешает быстрый дым
Их простые отраженья
С отражением моим.

Заплеснутся и исчезнут,
Но поднимутся, темны,
К небу теплому - из бездны,
Из холодной глубины,

И к обещанной свободе,
Чтоб рассудок мой спасти
И на гладко-темном своде
Просиять и процвести, -

В тот момент, когда мостками
Прохожу, нежданно рад,
И, летя над лепестками,
Принимаю их парад.


* * *

Роняла розовая скатерть
Вином раскачанный бокал.
Со стекол луч, сраженный насмерть,
На скатерть медленно стекал.

И кромка розовая ткани,
И алый и бесплотный луч
Переплетались мотыльками,
С воздушных опускаясь круч.


* * *

Лузитания, остров латунный,
За твоим неуютно столом.
Ты как луч наклоняешься лунный
Обреченным и острым углом.

Тем, что задан был в прописях детских,
И для участи славной такой
В скорлупах и небесных и грецких
Ты укрыта прозрачной рукой.

Ты оставлена в собственной воле:
Отпусти перепуганных слуг.
В голубом атлантическом поле
Ты - кренящийся, вязнущий плуг.

Обрывается крестик нательный,
И сплетаются в новый канон
Твой наклон утонченно-смертельный
И латинского имени звон.


* * *

Поет невыспавшийся кочет,
Трубу наводит звездочет:
Он непременно видеть хочет,
Как время внешнее течет.

С утра чердак его избушки
Завален пухом и пером.
Он в небо целится из пушки
Стеклянным розовым ядром.

А там - за тонкими стенами -
Соцветья Вереска и Льна
Зовут друг друга именами
И рассыпают семена.

Там влага поздняя струится
И остывает ранний лед.
Астроном пьяный веселится,
Петух разбуженный поет.


* * *

Мне кот мерещится, завистлив,
Свой выбор сделав между кленом
И вязом, путь простой расчислив,
На дубе мается зеленом.

С глазами золота - не меди,
Как говорится, выйдя в люди,
На шерстяном шотландском пледе
Он весь разложен, как на блюде.

Он молотком орешки колет,
Когда его никто не видит.
Хотя он Босху благоволит,
Дали он просто ненавидит.

Он полускучен, полувесел:
Противоречьем не смущаясь,
Лежит на ветке, лапы свеся
И по-чеширски улыбаясь.


* * *

В вокзале во время дождя
Внутри - как внутри Ниагары.
Сквозняк раздувает, гудя,
В тенях голубые пожары.

Фонарного злого огня
Лучи разливаются ядом,
И кто-то тревожит меня
Дыханьем и шепотом рядом.

Побудь на ступенях, куда
Он вышел и встал под навесом.
Нет силы спуститься. Вода
Шумит заколдованным лесом.

В тумане цепочка звонков
Трамвая, прошедшего близко.
Деревья. Печаль облаков,
Нависших таинственно-низко.

О, сестрам невидимый Лир,
К груди прижимающий руку,
Где сердца потерянный мир
И найденный снова по звуку!

Удары сильней и слабей,
Звучание громче и тише,
Отчетливый треск голубей,
Из ливня влетающих в ниши.


* * *

Разлился полдень тишиной
По всей коротенькой аллейке.
Философ желчный и больной
Сидит на выгнутой скамейке.

Над ним небес лиловый дым
И ветер, насланный Тарковским.
Он сном отступника томим,
Своим сомнением московским.

И ветер птицей золотой
Вдали дворцов и пыльных линий
Над сонной плещется чертой
И треплет флага крестик синий.

С душой своею говорит
И мир, что золотом блистает,
В полдневном пламени горит,
Он, забываясь, вспоминает:

Колеса красные карет,
Безлюдный сад в тени нарядной
И солнца в небе влажный след,
Как след улитки виноградной.


* * *

А этот вянет, сохнет, стынет...
Елена Шварц

Ни меди корабельной
Торжественный наряд,
Ни блеск зеркальный цельный
Дворцовых анфилад

Не вселятся отныне
В холодное жилье,
Где вянет, сохнет, стынет
Бессмертие твое.

Твой флот в тумане тонет,
Волнуется и спит,
В кошмаре тяжком стонет
И деснами скрипит,

Твой город серым воском
Крошится под рукой
На бедном камне плоском,
Протравленном тоской.


* * *

Где куст, наполненный росой,
Дрожит, готовый вдруг пролиться,
Под темной неба полосой
И наводненья ждет столица,

Тень, та, которой бег к лицу,
В рассветный час, в тоске вояжной
Стремится к верному концу
По мостовой дощатой, влажной, -

Румяный, инфернальный хлыщ
С улыбкой тонкой, словно жало,
Чей сон, как призрачная мышь,
Перебегает одеяло,

Чей бред так мучает меня
Под грозный свист холодных капель:
Сиянье Троицына дня,
Цветы и белый гроденапль.


DOWN THE HOLE

Серебряной мышью - в лаз золоченый,
В подземный глубокий дом,
Блестящей каплей сквозь пепел черный
Просачиваясь с трудом,

От хляби хладной и тверди жаркой -
В родной сокровенный ад,
Туда, где колодцы, тоннели, арки,
Камней драгоценный сад,

Где сердце мира мерцает мерно,
К нему в темноте припав,
(О наслажденье!) неслышно, верно
Подтачивать корни трав.


* * *

К полудню камни, как воск, оплыли,
Волы устали, уснули плуги,
Над яшмой аттических вод застыли
Дельфинов крутые дуги.

В священной роще ветвей сплетенью
Не разомкнуться, и слышно: вещий,
Укрытый хмеля узорной тенью,
Источник в лощине плещет.

Покоен полдень - как будто снится
Царевне юной, влекомой сонной
В крылатой щебечущей колеснице
Богини радужнотронной.


МИНЬОНА

Ты носишь с серым голубое,
И тени цвет тебе идет.
Прикосновение любое
О темном будущем поет.

Уверив безмятежной позой,
Что в сердце гладь одна да тишь,
Ты аневризмы алой розой
Меня негаданно даришь.


ОФЕЛИЯ I

Шитье, решетчатые ставни...
Тоску жестокую таю,
О счастье минувшем, недавнем,
О доле девичьей пою.

Все песенки мои в миноре,
Моим цветам не расцвести,
Но только в целом Эльсиноре
Вам веселее не найти...

Мрачнее тучи - мой несчастный,
Мой рассудительный отец:
Уже сплетен силок опасный,
Но зверь сильнее, чем ловец.

Мой принц... не слышит и не знает,
Так ужасающе далек,
Что все мучительней пылает
В душе безумья уголек.


ОФЕЛИЯ III

Sur l'onde calme...
Rimbaud

Себя, как розу, уронить
В реки просторное объятье
И вольно руки опустить
На тяжелеющее платье -

Тебе ль желать судьбы иной?
И ты увидишь сны иные:
Уже сливаются с волной
Твоих волос ручьи льняные.

Все близкие - так далеки,
И ты не в силах оглянуться:
Уже из рук скользят венки,
Уже торопятся сомкнуться

Цветами затканной воды
Едва расправленные складки -
Твои, Офелия, сады, -
И между пальцев - струйки, прядки.


* * *

Follow me.

Ты спишь. Неисчислимых бед
Над ложем из сухого дерна
Звучит безжалостный завет.
Ты спишь - покойно и покорно.

И голос вкрадчивый, больной,
Как будто инструмент разбитый,
Поит звучащей беленой 
Твой слух, доверчиво открытый.

Глаголы смерти - доблесть, месть -
Тебя касаются. О, жалость!
Ты просыпаешься. Не счесть
Последствий. В памяти осталось:

Неисчислимых бед пророк,
Безумный, не сводящий взгляда,
В ушной, послушный завиток
Вшептал слова - страшнее яда.


* * *

Переменяя минус, плюс,
Как на сеансе месмеризма,
Толкает смерть холодный пульс
В бессмертном сердце механизма.

Витки сжимаются тесней,
Стальные вертятся колесца, -
И смерть свивается, как змей
Вокруг копья Победоносца.


* * *

Человек, твой серебряный венчик
Ненадежен, как в небе звезда.
Ты найденыш, ты плачешь, как птенчик,
Из высокого выпав гнезда.

Страшно: близко подвинута чаша.
Пахнет уксусом женская грудь.
О, святая Беспомощность наша,
То, что видишь, скорее забудь!

Что до чуда, до знамений важных -
Кто их помнит, о них говорит?
Между век твоих, жалобно-влажных,
Палестинское небо горит.


* * *

1

Через святых высокий строй
Несет и плачет Богоматерь
Дитя, что станет не судьей -
Желтком, растекшимся на скатерть.

Слезой сердечности мирской
Смягчен виденья луч палящий,
И неожиданной тоской
Охвачен чуду предстоящий.

2

Январь, музейное тепло,
Метель за белым переплетом
И солнца тусклое гало
Над перекрещенным полетом...

И не забыть уже вовек
Картины голубой и алой,
Где мир уродов и калек
Рукой грозится шестипалой.


* * *

1

Отцветает шиповник старинный,
Ночь безлунна, темно на горах.
Птицей, брошенной в воздух пустынный,
Бьется сердце, узнавшее страх.

Не наступит уже воскресенье:
Смерть напрасна, и вера пуста.
Но твое успокоит смятенье
Вертикальное ложе креста.

2

Ночь, как маятник каменный, ходит
Между спящих. О, темная песнь!
Совпаденье и в часе, и в годе,
И преданье гнетет, как болезнь.

Боль предательства, факелы, крики -
Все в грядущем. Теперь - только сон,
Остановка на грани и стыке
Сна и смерти неравных времен.


* * *

Еще цела завеса в храме,
Но уж надорваны края.
Как холст на деревянной раме,
Так плоть натянута твоя.

С небес не слышен отчий голос -
И долу клонится глава.
Тяжелый стебель, спелый колос
Роняет жалобы слова.


* * *

Младенцы в печь высокую суются:
Их Ангел от падения спасет.
Согреются - и весело смеются,
И н„бо вкус неведомый сосет.

Глухой порыв и краткое ненастье,
Чтоб, дотянувшись лиственной губой,
Поцеловать прозрачное запястье,
Как тот фарфор, - с прожилкой голубой.

А им - смотреть, им радоваться только,
Что закипает листьев молоко,
Что воском тает яблочная долька
И сладким ветром дышится легко.

Над кожей тонкою и тонкою корою
Повеял тихий, пламень остудил
И, словно Ангел, зеленью сырою
Их торжество святое оградил.

    © Дмитрий Авдеев