Владимир Егоров

* * *

Коснуться телом согнутого пальца,
пыльца лица,
личин кичливых щек.
Еще - мужского подбородка плоти,
еще - в лотке спины покатых плеч изгиба,
еще - чела отчаянного с прозеленью глаз,
и ног, запрятанных в тепло и сухость быта,
и трепетности шеи булочной и тонкой,
и шелеста остриженных и завитых чудно волос,
венцом над срубом лба присевших осторожно, -
коснуться лаской.

Как грубо жало ночью брошенного ложа
зажало жажду сдвоенных желаний.
Я не хотел касаться тайны тех,
кто жесть рассудка судоржно лелеет, -
не вы виновны. Все мы вне вины.

Коснуться телом согнутого пальца,
ослабленности теплого плеча,
и вдруг податливо, со страстью палача,
бездумно в губ овал для поцелуя вжаться.
Ладонь на грудь, испытывая робость,
случайным жестом - жалкое начало.
Качнулся голубиный пух, уснувший в паутине,
стен пыльную неровность выдала луна,
в ее луче змеей блеснуло одеяло.

Тень от березы падает в окно.
Как много галок и ворон на ветках!
Конем стреноженным натруженное веко
уходит в сон, чтоб пробудиться вновь.
И вновь, как вьяве, - тишина полей,
остывший луг и мох болотных кочек,
и тихого ручья особый перепев,
и встрепенулся сонный перепел в траве.

Касаться телом согнутого пальца,
кольца пилы и белых зубьев пыла,
густых царапин накипи целуя
на пене тела, под изгибами локтей,
где алых губ бугры багрово хрипы мечут,
бичуя рук расслабленную немощь.
Помятых век и щек оплывших каплей потной
покоя жаждущих не унималась дрожь,
рогожею разорванной на гландах разговора.
А в голове, как заговор, полуголодный жар
и лепета в похмельной песне хоры,
и смех сквозь шепоты двух утоленных жажд.
И жадно ожидание игры в игре монахинь…
Неутомимой жадностью послушного арапа
пахать тогда приходит ночью пах.

    © Владимир Егоров