Татьяна Куцубова

НА ВЕСЁЛЫХ ХЛЕБАХ

* * *

Укатилась житуха - нашла проруха...
Старики старые, старые старухи
отроились по недогляду,
беспризорные, разгулялись.
Равноликие, осенние будто мухи,
лётают всюдно, несутся в сухоньких
крыльцах, всесветно шастают
в тёпленьком, во прощальном.
Бабки утресь, надысь ещё дедки -
одним миром гудят, соседствуют.
Опростались, мущинство-женство
относили - теперь гусино,
лебедино взлетят, едино,
с домочадно-корытного шеи-то
вывернут - да и вон со дворика...

Белым небушком, лёгким крылышком -
на дикую родину.


* * *

…а был он такой самочинный,
на морозе размахивал лапами,
маковой лентой завивался...

Надломился, иссохнул розою,
мышьим гнездом скатался.
Внутри мышь-малютка затаилась
и трепещет на ветру былинкой:
сама плела, сама собирала,
сама прела в нём и колела -
и ни розочки, ни маковой ленты,
ни одной во поле дороженьки, ни росинки,
только мытный стоит ночеденно
дух - испускается и клубится. 


* * *

Мелкая тишь, потому что не полон
сосуд, не пол немотой, не просушен.

Плещется лес, оплетая застенок
злым корешком, и томится раздолье
круглой слезой на скуластеньком лике.

Тихость невзорная (в тонких покровах
донце, а солнцу сюда слишком узко) -
сырью соловой, не звончатой рельсой,
в насыпях вьющейся масленым бликом.

Тишь-тихота принадрезанной лапкой
бьёт в заболотном краю, непотребно
кольца сжимает и корчит молчанье,
дрожью охлёснута... Полубезумна, 
получревата, опростана полу
в каждую впадину полузатёкшая
сущь избродившая, половинщица,
полусокрытая намертво, полностью.


* * *

Поутру: скорее бы сдохнуть -
и летают крышки, и головешки
чаяний слюну испаряют,
под пятой шипят, щиплют очи.
Пухнет снедь, изо тьмы кореньевой
дух заводится райский, репчатый.
Мелет мельня тысячерука,
рушит - истолочься ей, изувечиться,
ан опять ночева-медведиха
заломала, в буреломы упутала...
Вот заботушка неизживная -
вьётся вервие, не источится,
медлит набольший: пусть домучится
до сухого дна, чтоб ни жилочкой
не ушла цела, не калечена.

Восприял останочки, смёл раскрохи...

Отошла с бранью, утекла брением, 
отслужила и отоброчилась -
упасайтесь, житые, вдрызг холопища 
изломалась, проелась дочиста
девка чёрная, зольным всхолмием
кончилась.


* * *

У дороги встал цикорий - кому?
Это роза всем, а он - никому.
Мутноокий, угловатый, простой,
что пропоец - не годящ ни на что,
непрок, каженик, несводный волчец...
То и диво - укрепляется чем?
Как в обочинах не ссох, не сошёл?..
У цикория в земле корешок.
Не похмельем лик - туманцем заплыл:
нутрь внимает, чтобы было отрыть
вдоволь, свялить, истереть в порошок...

Стой, голубенький, у всех свой часок.


* * *

Дерево деревянное, а лист лиственный,
а цветок цветущий, а дух невидимый...

Приложить бы к себе, что приложится -
самое искомое и провидчивое.
Охватила бы, как дельфина -
и прощай, мой град цельнокаменный:
вот, нашла, к чему прилагаема
сущим боком - к несуще гладкому
существу разумному, лёгкому -
к певчей рыбке млекопитающей.


* * *

Древогрыз, древоточец с часами на меленьких ножках,
скоро уймёшься ты лить свой песочек по стенкам,
свой древовидный узор скоро ль ткать заречёшься, 
усом отщёлкивать ход? Всё уже пред тобою
в стенках проглядчивых - сложатся вот, или дом вознесётся.
Дверцу-калиточку выйми - поди за пределы
глад древесинный унять, известись на дорожках
путаных, сыпких, глухих, за холодные стены,
что неуступны пока, что иные - беги, древоедец.


* * *

Люд честной промёрзлой да масленой
водкой горлышко ополаскивать
зазываю... а мне-то - на тебе! - 
двоеперстием образина синюшная -
в лоб да в пуп: поди, что унюхали
сивки вещи, дыхалы сивушные.

Вот такое вот окаянствие.
Знать, не с вами гулять-мне-пьянствовать

Осуровела б, кручинушкой богатыревой
обдалась... да водочке пошто стынуть? -
водочке моей, самоделочке... 
Поделом вам - своею верою
сяду в красный угол, глухой, бревенчатый,
помяну-сочту: да ведь мы и венчаны
отродясь не значились, божьей семьею
отойти к земле не зарочились,
то и облик мой - вам ли зеркало? -
не смеркается, изуроченный, 
не мерзеет и не бескровеет
с водочки... С родной, непросеянной
не мертвее мне, а веселе
изживать-сноровничать.


* * *

"Погоди, придет старушища - 
костяною клюкой по темечку...
Ледяным истуканом рухнешь, 
не вдруг оживеешь.
Сбирай ветошки, неуправная, 
скарб-пожиток да снедь скудельную,
будь поскопчивей, поукладчивей, 
поприжимистей...

"Ох собратия-соответчики, 
всё бы нукать вам, всё понуживать...
Не остылою куклой-пугалом - 
в пух взобьёт, отрясёт метелицей-
вьюгою.
Что стращаться: гулянье красное - 
не зазимок ли - стужи пасынок?
Не отзимки ли вёсны хруплые?
Что притворничать: та старушенка
нам сородственна - не признали сами-то
белощёку красавицу,
зиму-зимскую - всем кроватушку,
родну матушку.


* * *

Посылали: добудь хрусталиков.
Прибрела незнамо куда, раззарилась:
каменное дно, темнотища -
допотопная пустошь, залежь ли...
Ножкой топ - а не вытопнулось,
прыг обеими - а не выпрыгнулось,
не выхаживается - как ходить пошла.
Тут-то ящерка златохвостая и подъюркнула,
прожгла тропочку... Всё представилось: 
щёки алые, что долины, и носик горочкой,
лба широкая вдаль дорожечка,
ручеёк извилистый устный...

И сквозь сети гнилые, радуги
заржавелые - к тем хрусталикам...
Нет стеколышек - не бывало как:
не сверкнуло нигде, не хрустнуло.

Ах ты поле исподнее зрения,
кто костьми-то тебя утрусил,
валунами затмил дослепа,
с глаз долой, да и глаз порушил.
Быть не полем тебе, а морюшком,
синей солью стыть - не репейчатым
зырком человечьим дотошным,
а хрустальчато, перепонно -
целованьицем: с перстнем перстенъ
повстречался впервые взором.


* * *

Казистый поместительный гробок - 
повыше крышу бы - и теремок
жильцу невздорному, жилице склончивой:
вошли как вслушливо, рукой приёмистой
не в шёлк укутались, а вмиг закончились.

Ужас, ужас, тошнота страхопудная...

Проторённой стезёй, незапутанной
можжевел разстлался радетельно,
след во след ему - умолённые
тащат ноги свои перемётные
за леса, за тёмные пределы.

Кознь ли чья криворотая, 
со стола ли сахарный хрящик...

Вскинулись плакуши: одне пьявицы
во червлёной жижице - где покровы-то, 
вкруг лица белое кружевце 
где неслышное, возлетанная 
приворотница где, наружность-то?!...

Хороводится моль могильная,
сотрясает тонкое стёклышко:
вот, плетёт, не сказать умильно как
ей-пришлось-ему на нашем праздничке.


* * *

В трещевинах лазоревых, в яминах бирюзовых,
в лохмотье путей-воздушных-дорожек...
Содвинуты плиты, сотронуто всё, переторено -
только тела пронеслись, ещё звон не уймётся,
колеблемы воды, а в гуще черничной
уже запропали закраины... 

Вот и вся голубиная книга.

Жила несосчитано,
престарела вконец, переставилась -
разошлась нищета синекрылая:
вот помины, вот песнословие.
Ну-ко - не впервой тебе - милостыньку,
только это уж самые оборышки.
По засекам ступай, не верь послухам -
всё обрящешь, чего не имывала:
истиранилась - взойдёшь барыней,
истерпелась - отдышишь.

В изголовьи текут реки ручьистые...
Нам померкло - тебе посветлело.

Заводи, невишной, стих свой истовый,
угони слезу, закличь горесть,
что не до свету, а на веки вечные
сокрушилась, стерплась моя милая.


* * *

Облако-цветок,облако-дымок,
тоненький мелок,тихий завиток.
А под облаком -
во всю ширь платок -
шёлковый ледок -
где морщинками, 
где и зеркальцем,
а где - в узелок,
в тугой родничок -
струнки перещипывать подземные.


* * *

Подались, зарыжели своды,
пал вослед за угнавшей тучей
мир невиданный, свет промоклый,
житие самосущее.

Тих посадец, пуст свежесрубленый -
не заняться духу человечьему,
не завиться во мху, трутом
по сырой земле не затеяться.

И не то красно, что разубрано
по исподу окатной ниткою -
то одно, что единственно,
отрясает как крылья горлинка
и лесное кукушка ушище
пронимает серьгой чернёною.


* * *

Хохлятся бутончики - не желают взроста,
хладенько да снуро, зелено-мокренько.
Выходи, устойная - то не утреник,

За пролетьем лето идёт широкое.

Ну и ладно, что репа репою -
простоликое, нераскрасное,
полёвочкой по соломишке
катается да смороденьем
пышет, в рябую речушку 
с мостков перится.

Помрачённо, нелюдно в нём,
моросно-глиновато,
зато в моклых поймищах
незабудчиво, 
лесом сыроежисто, боровито.

Тучеокое, мокроступое, 
прыщет щепотью, валом дышит...
А другое где-то ещё дожидает,
солнцеродное, в ясны ленты увитое.


* * *

Кругом голова, ветерком качаема -
и безмысленно ей, и отчаянно:
ни злобесить, ни сословесить -
еле жив под пеплами венчик.
Глухо он будто немый и невидущий -
в ножки клонится, ломит спинку...
Изгорает: осилил его идущий,
путь разведавший до срединки.


* * *

Взлетели птицы, взлетели,
оплескали крылами сушу,
поднялись над горою, потянулись
волевать наверху, своеволить.

На хлебах весёлых гуляйте, птичицы,
с голубых, ноздреватых
раздобряйтесь в птичищ -
гласных, радужных, шелкопёрых.

Совивайте лёгкие гнёздки,
бубенцом гремящие прорезные хижинки,
чтоб из тьмы очей только слышалось:
ветерок сквозит, синь просвистывает...

Насвивавшись досыта, пропадите
в тайном уголку, над покатой речкой,
мякотью пройдя, на другую сторону
пропорхните.

Канут щебеты, песчинками перельются
птицы-птичицы, продёрнутся ниткою...

...Гладким-гладенько, безуронно,
к перу пёрышко завёл крылья
белый свет за белую спинку.


2000

    © Татьяна Куцубова