Аркадий Мирош

Племя называет себя "Чау". Люди племени почти не разговаривают друг с другом, не поют ритуальных песен, не сеют и не собирают урожай. Женщин своих они тоже не балуют вниманием - просто заходят в первый попавшийся бревенчатый дом и остаются на ночь. Так появляются дети Чау, которые, так же как и их родители, заняты только одним - они танцуют на болоте.

Племя с нетерпением ждет короткого северного лета и, когда из-под спавшей весенней воды проступают первые пни и кочки, отправляется на ближайшую топь. Все здоровые мужчины и женщины Чау взбираются на открывшиеся возвышения и часами совершают странные телодвижения, более схожие не с танцем, а с конвульсиями. Со стороны кажется, что вы присутствуете на концерте взбесившихся марионеток. Это странное действо продолжается, обычно, весь день до заката, а порой и следующую ночь, если танцующий в состоянии выдержать подобную нагрузку.

На холме в центре деревушки Чау воздвигли гигантскую каменную человека с тяжелыми гладкими крыльями и высоко поднятой головой. Узкие глаза идола обращены в серое, холодное небо, в котором почти нет птиц при свете солнца и звезд по ночам. Эта фигура - не что иное, как смысл существования любого члена племени - это Чау, который обрел бессмертие.

Много веков назад предки нынешних танцоров явились свидетелями чуда. В деревне появился миссия, который объявил, что человек, исполняющий определенный танец, может неожиданно нащупать тот самый ритм, который использовался пляшущими богами при сотворении неба и земли. Поскольку боги были ничем не ограничены, они одновременно совершали все возможные варианты движений тела, рук и ног. Таким образом, каждый, кто имеет крепкие ноги и много свободного времени, может случайно повторить несколько па этого вселенского танца, то есть - сам превратиться в творца и стать бессмертным богом.

Подобная теория со стороны глухих язычников Чау не выдерживала никакой критики и была освистана. Проповеднику предложили идти на все четыре стороны во избежание недоразумений, однако он никуда не ушел, а, взгромоздившись на низкий корявый пень, принялся танцевать и кривляться. Поглазев на идиота несколько часов, Чау ушли на охоту.

Прошло семь недель. К танцующему на пне фанатику скоро привыкли и перестали замечать. Даже собаки Чау, безбожно облаивавшие пришельца в течении первых трех дней его пребывания в деревне, сочли за лучшее не обращать на танцующего никакого внимания и только мочились у его ног. Чем он питался и какую воду пил - было не понятно, поэтому, когда высохшее тело проповедника неожиданно рухнуло на землю и забилось в корчах, Чау не очень удивились. Они лениво собрались вокруг, ожидая неминуемой смерти странного гостя, только тот не умер.

Из костлявой спины проповедника кровавыми пузырями вдруг стали пробиваться жесткие кожаные крылья. Он поднялся на ноги, широко раскинул руки и неожиданно полетел вертикально вверх. Ошеломленные члены племени проводили взглядом исчезнувшую в облаках крылатую точку и поплелись по домам.

Ничего удивительного, что на следующий день на гигантском болоте, окружавшем деревню плотным кольцом, появились первые апостолы вознесшегося миссии. Их неуверенные движения уже не вызывали смеха у окружающих, а мрачное упорство, напротив, вызывало уважение у тех, кто пока не решался к ним присоединиться. Впрочем, таковых оставалось с каждым днем все меньше и скоро все племя, оставив повседневные заботы, серьезно и планомерно занялось танцами на болоте.

С тех пор прошло много столетий. Время от времени - приблизительно раз в пятьдесят лет - кто-нибудь из изнеможденных счастливцев падает на холодную землю, чтобы через минуту исчезнуть в мутном северном небе. Основная же масса Чау продолжает умирать естественной смертью, так и не найдя своего танца. На освободившиеся кочки и пни встают их дети. Они не спрашивают - зачем нужно искать бессмертие. Хотя на этот простой, казалось бы, вопрос, очень трудно дать сколько-нибудь вразумительный ответ. Август 1995

    © Аркадий Мирош