Злобный Ых

Елизавета Михайличенко, Юрий Несис "Трое в одном морге, не считая собаки"

Израиль. Вечное солнечное лето. Эмигранты из России - евреи и не очень - наводняют страну, нарушая привычные уклады жизни. Кто-то рвется из бывшего СССР из-за антисемитизма, кто-то хочет лишь получше устроить свою жизнь. Но далеко не всем удается как следует устроиться в незнакомой стране, и вот уже на новом месте воспроизводится привычный советский уклад жизни. Местная полиция лишь разводит руками - ну как понять этих олим, которые даже толком по-человечески разговаривать не умеют!

Борис Бренер - русский полицейский. Точнее, русскоязычный. Афганец, недавний эмигрант из России. Начальство его ценит - в отделении он единственный, кто умеет общаться с этими новоприбывшими. Правда, на иврите он тоже говорит не слишком хорошо, ну да это дело поправимое. Так что по капризу судьбы быть Борису экспертом по русским, не иначе.

Однако не все так хорошо в этой жизни, как хотелось бы. В одни прекрасный день на улице обнаруживают труп. Труп русской молодой женщины, отравленной неизвестным ядом. Почему? Неизвестно. Убийство? Самоубийство? Бог знает. Неизвестно даже, кто эта женщина - никаких заявлений о пропаже человека в полицию не поступало. И приходится Борису, как эксперту, обходить дома с фотографией трупа и обычным вопросом - "не знали ли вы эту женщину?"...

А потом - прекрасная одинокая девушка из новых эмигранток, постель (что-то скажет жена, когда... если узнает?) и, на следующий день, - арест. Оказывается, вскоре после ухода от нее Бориса она умирает. Разумеется, доказательств того, что именно Борис ее убил, нет, но "нехорошее ощущение осталось". Тучи сгущаются над головой, и теперь у Бориса нет иного выхода, кроме как изо всех сил искать убийцу...

Детективы Несис и Михайличенко можно отнести к разряду бытовых. Собственно, сама детективная составляющая неразрывно переплетена с рассказом о жизни русских в Израиле. Русских - именно такими они остаются в глазах местных и старожилов. Вообще текст ценен именно возможностью изнутри посмотреть на жизнь наших в такой экзотической стране как Израиль. Это плюс тонкий ненавязчивый юмор, в меру запутанная интрига (при чем здесь, спрашивается, собака тещи?), мучения плохо говорящего на иврите полицейского - все вместе дает весьма колоритную смесь.

Роман имеет продолжение - "Ахматовская культура, или Не ложи мне на уши пасту", где действуют те же герои. Там меньше детективной интриги, но зато присутствует приличная перестрелка. Теплый колорит "Троих в морге" сохранен в полном объеме.

Романы рекомендутся желающим взглянуть на жизнь израильских репатриантов изнутри. Они также понравятся тем, кто любит детективы Хмелевской. Суммарная оценка - семь с плюсом. Тексты доступны у Мошкова.

Цитаты:

Пользуясь упоительным моментом слияния наших душ, я решил подсунуть шефу версию о самоубийстве. В моем переводе на мой же английский она выглядела настолько убогой, что он беспардонно прервал меня. И на столь же скудоумном английском растолковал, что когда "русский" возвращается на свою историческую родину, он не может совершить самоубийство, во всяком случае, в течение первых месяцев, поскольку это время он пребывает в эйфории от осуществления многолетней мечты, изобилия исторических мест и товаров, и полного государственного обеспечения. Он понимает, что мне негде было изучить основы психологии, но даже элементарная логика и наблюдательность подсказывают, что покойница не провела в Израиле и месяца. Но, как ни странно, похоже, что я действительно попал пальцем в небо - и это самоубийство. Только, конечно, не новой репатриантки, а туристки из СССР Киры Бойко, которая приехала к нам несколько дней назад, увидела, что такое нормальное общество, и решила остаться здесь навсегда хотя бы таким образом, ибо не попадала под закон о репатриации. Потому что была не такой "русской", как я, а настоящей русской. Вот сейчас приедет ее подруга, опознает, и я смогу заняться собакой Фридой. А после Фриды меня, даст Бог, отправят отсюда в полицейскую школу.

Приехала подруга - Анат бат Ицхак - говорят, в предыдущей алие менять фамилию на отчество считалось хорошим тоном. В принципе, обычная советская баба, но уже с легким акцентом и прочими намеками на заграничный шарм. Впрочем, к летающим тараканам она все еще относится плохо - когда в момент опознания на Анат спикировал племенной рыжий экземпляр, она шлепнулась в обморок. А когда очнулась, наотрез отказалась признать в трупе свою подругу Киру.

Начальник мягко настаивал, отпаивал пивом, очень уж ему хотелось снять стресс и вернуть Ицхаковне память. Первое ему вполне удалось, Анат выпила, закурила, пококетничала с шефом, посетовала на одиночество. Но и только.

- Слава Богу, это не Кирка, - сказала она. - Кирка ведь красавица. Как такая красивая женщина может бесследно исчезнуть в такой маленькой стране?

- Найдется, - потускнел шеф. - "Сопровождает" кого-нибудь. Россия ведь валюту не меняет.

Мне же шеф объяснил, что туристку эту теперь никто не найдет. Наверняка она "залегла" в массажном кабинете.

Потом шеф подвез меня прямо к дому убийцы, а я шел по лестнице и пытался вспомнить о теще что-нибудь хорошее, чтобы избежать искушения совершить за нее чистосердечное признание.

Перед дверью я вспомнил, что когда меня после исключения из университета забрили в армию, именно теща сама запекла мне в пирожок перочинный ножичек с открывашкой для консервов. А у остальных ножи и открывашки отобрали. И всю бесконечную дорогу до Термеза я имел долю с каждой открываемой банки. И это воспоминание укрепило мой слабый мятущийся дух. Мой бедный дух, оторвавшийся от ветки родимой и еще не пустивший корни на родимой же земле. Совершенно одичавший в предотъездной мышиной возне, продолжающейся и после приезда. И слегка озадаченный сегодняшней супружеской изменой... Какая, однако, женщина! Нет, такое чувство "постели" должно быть врожденным, как талант. Но это я не от пошлости - просто приятно вспомнить.

Когда Софья Моисеевна, закинув ногу за ногу, улыбнулась и сказала:

- Начальник, угости попироской! - мне стало ясно, что "крыша" у нее поехала окончательно.

Переводчица, поразмышляв, как передать подтекст, решила не напрягаться и одарила тещу длинной темной сигаретой. С этой сигаретой рука тещи стала похожа на обгоревшее дерево.

Софья Моисеевна правильно назвала свои имя и фамилию, без запинки оттарабанила девятизначный номер своего удостоверения личности, но на этом, собственно, все и закончилось. Вернее, началось.

- В первый раз вижу этого мужчину! - сказала она, держа сигаретку на отлете.

- Это твоя теща? - спросил меня начальник.

- Если я ей не зять, то и она мне не теща, - сказал я, честно глядя на шефа бараньими глазами - терять мне было все равно нечего. "Савланут[14]!" - сказал я себе. Смертной казни здесь нет, глядишь, и найдут настоящего убийцу еще при моей жизни.

Чмокнула открытая шефом банка пива, и я попросил:

- Начальник, угости пивком!

Впервые Софья Моисеевна посмотрела на меня одобрительно.

Шеф укоризненно покачал головой и вызвал вторую "свидетельницу". Ею оказалась моя жена. Ленка влетела в кабинет и тут же споткнулась о презрительный взгляд своей матери. Наконец-то появился хоть один нормальный человек и высветил всю пошлую фальшь и идиотизм наших социальных ролей - и шефа, и тещи, и моей, и даже переводчицы.

Леночка-пеночка, веточки вен под глазами, тяжело жить, если все не по фигу.

Каждый ломается в отведенном ему судьбой месте. Неужели я был той самой опорой для нее?! Ни разу не сорвалась на визг на виражах абсорбции... Непринужденно сменила фонендоскоп на швабру... Потому что боялась - ее обвиню в приезде. Я знал, что боялась. И держал козырь при себе... Да нет, на самом деле не держал. Глупенькая, решила, что уговорила меня приехать. Как будто есть принципиальная разница... Ладно, разница есть. Особенно, в магазинах и тюрягах.

Ленка - единственный человек в мире, который боится за меня. Не за кормильца, отца ребенка, опору семьи, а просто за скота по имени Боря, которому, по большому счету, все по фигу, кроме сына... И вот она перед выбором: смолчать, что мать отравила собаку, или обменять мать на мужа. А ведь не знает еще, что в комплекте с собакой идут два трупа. В нагрузку. Поэтому все это для нее такой сюр собачий, но на еще чужой почве... И окончательно мерзко, что, думая о ней, думал о ее страхе за меня. В Совке это ласково называли эгоизмом.

- ... Это ваша мать?

- Да, конечно. А это мой муж Борис. Боря?!

- Хорошо. Это ваша дочь?

Софья Моисеевна пожала плечами, как в театре "Ромэн":

- Не знаю, я плохо вижу. Но моя дочь, как мне все-таки казалось, извините, не такая дура.

- Ментяра ты позорный!- взвыл Жека.- Ничего в тебе человеческого не осталось! Я же старался! Меня же прибить могли!.. Дави! Все дави! Думаешь, мы в Совке? А я и там всегда достать мог!.. Я трубку подниму, мне через пять минут доставят! Ничего я тебе больше не скажу... Не найдешь ты Линду, зря телефон запоминал. Это кафе. Она теперь его за квартал обходить будет!

- Ничего,- успокоил я Жеку,- я ее сам к тебе на свидание приведу. Когда ты два пожизненных отбывать будешь.

- Ты что ж, гад!- задохнулся Жека.- Теперь уже два "мокряка" вешаешь! Ненавижу!!

Зря он схватился за стул. Стул был слишком тяжелый - от такого и лунатик увернется...

...Когда Жека очнулся, он был привязан к этому стулу, основательному, под старину.

- Надеюсь,- сказал я,- у тебя установлена телепатическая связь с наркотикодателем,- и хрустнул третьей ампулой. Остальные оставил в футляре, перекинул его через плечо и пообещал: Не отчаивайся. Я буду тебя навещать.

- Ты до полиции не дойдешь! Гадом буду, тебе это не пройдет! Это тебе не Совок! Прощайся с погонами!!!

Я вернулся, достал носовой платок и отпечатал Жекины пальцы на каждой ампуле. Потом подошел к столу, накорябал несколько ивритских букв и сообщил:

- Перевожу для перенесших легкое сотрясение мозгов. "Я - наркоман. Меня привязал мой друг, чтобы вылечить. Всех, явившихся на мои крики, прошу на мои слова не реагировать, а вызвать полицию".

Жекин стул отбил чечетку, наконец замер, и Жека тускло произнес:

- Что ты хочешь?

- Киру Бойко.

- Ладно,- простонал он,- сдам я ее тебе, фашист.

- Когда?

- Через недельку.

- Бесэдэр,- согласился я,- так я зайду через недельку?- и стал уходить.

- Завтра!- заорал Жека.- Завтра вечером! В семь, в кафе "Тамар".

- Хорошо,- смиренно сказал я и отвязал изумленного Жеку.

- А чего это ты мне так сразу поверил?- насторожился он. - А чего не поверить хорошему человеку?- удивился я.- Который оставляет тебе самое дорогое, что у него есть, да еще с дактилоскопическими автографами,- и я чуть тряхнул "фотопогремушкой".

Жека дернулся.

- Ну, до завтра,- сказал я.- За сводничество получишь свои фотопринадлежности. А если встреча сорвется, получишь за фотопринадлежности...

Другие рецензии>>