Наиля Ямакова

ПОТЕМКИ
(2002)

сумеречное

открыта форточка и вымыты полы. 
застыли ветки, смолкло пианино. 
нужна бензозаправка – треск пилы, 
и кажется, что пахнет древесиной. 
в мое окно глядит Сосновский лес. 
а Северный проспект звенит бидоном. 
прохожие все больше в унисекс 
одеты, плюс к тому демисезонно. 
а у меня на полках книги в ряд. 
в коробке спички. столик. этажерка. 
бензин, печать - деревья не кричат: 
я так привыкла к деревянной жертве. 
здесь межсезонье: действия просты – 
ждать понарошку, жить наполовину 
и, репетируя, шептать: прости, прости… 
вот только не к кому идти с повинной. 
и незачем. 

а с Суздальских недавно лед сошёл, 
на третьем – кладбище и маленькая церковь. 

жизнь под корой, снаружи мёрзлый ствол. 
снег на окраинах, зато растаял в центре. 
апрель хрустит прозрачной коркой льда, 
к ботинкам жирной прилипает глиной. 
проходят спички, деньги, холода. 
и слабо пахнет в воздухе бензином. 


песенка кому-то

следы заносятся позёмкой,
а люди падают в подземку.
пошаливает подсознанка,
позвякивают позвонки.
до горла ворот был застёгнут,
плечо оттягивала сумка - 
но безупречная осанка.
ах как мы с вами далеки!

табу закрыло плотно горло:
не пропускает звонких жалоб
железный водосточный жёлоб,
а в нём замёрзшая вода.
а я бы прошлое затёрла!
а я за вами побежала б!
а я такого пожелала б!
но лёд холодный и тяжёлый,
и галки спят на проводах.

церквями расцветали раны.
мне было холодно и рано.
вы были в сигаретном дыме,
не говорили ни о чём.
весь город уместился в раме.
и вы тогда не знали сами,
что мне приснилось ваше имя,
что вам - пора и - горячо.

зимую в чёрном петербурге:
рукопожатия, разлуки,
друзья, сугробы, галки, горки -
всё, что зима приволокла.
опять глинтвейн, опять окурки,
в который раз чужие руки
мнут мандариновые корки.
и табунами облака.
 

зимнее

зимою забавно дышать, изображать стеклодува, 
плевать на стекло и снежинки ловить языком, 
кидаться снежками, заботиться, чтоб не продуло, 
в поход отправляясь за хлебом и молоком. 

зимою торжественно жить: Рождество, запах ели, 
полярники, Святки, аварии ТЭЦ и ознобы. 
сусальные ангелы в шубках и – реже – шинелях 
уносят ночами ну если не к небу, то к нёбу. 

зимою легко умирать, попадая в колени затылком. 
рак легких. дуэль на реке. суицид. реже – старость. 
застало? пробило? – и тело покорно застыло, 
застыли чернила: им только застыть и осталось... 

…а мне остается читать о зиме, замерзая от знаний. 
пить виски со льдом, ожидая когда не придет ледокол. 
смотреть в потолок ледяными пустыми глазами, 
врастая лопатками в мёрзлый оплеванный пол.

 
по менделеевской линии

соломинкой, льдом, леденцом отдаленным диплома 
ломалась нева, замерзала, и снова ломалась. 
мне нужен стакан. лошадям на дворцовке – солома. 
дороге – солонка. всем надо какую-то малость 
для счастья. "ментальное?" – "нет, удаленные гланды". 
молчим на морозе, слова на губах леденеют. 
не буду миндальничать – старая песня о главном… 
- ну ладно – монетки звенят – костенею сильнее: 
до сахарной кости. с неровным пробором и рваною челкой, 
с миндальным печеньем и джойсом в коричневой сумке – 
я четкой походкой иду мимо маленькой ёлки. 
но руки трясутся, и в горло снежок будто всунут. 

в таблице ученого значатся все элементы – 
и блоковский рот по-дурацки кривится улыбкой… 

ты в косу девчонке врастала широкою лентой, 
ты летом текла по коленям мороженым липким. 

в подвале на первом уныло скулит минипьяно. 
здесь капает кран непочиненный. не подчинится. 
она не ложится. а завтра вставать очень рано. 
мне надо учиться. а ей на дежурство в больницу. 
медалька на небе. язык медальоном придавлен, 
и запах миндальный как яд пропитал мои поры. 
любовь проросла в стенке горла одной из миндалин: 
зимою нелишней. а летом не вспомню – которой.


по этапам

певучий еврейский, гремучий арабский, рычащий немецкий: 
живя по соседству, мы жили почти по-армейски. 
я не отдала тебе цацки, игрушки и нецке. 
ты не позвала ни по-птичьи, ни даже по-зверски. 
и дни проходили – с плотвою, плевками и плевой. 
когда ты - направо, я так не хотела – налево: 
послушай, уж лучше со снобом, чем с этим плебеем – 
и голуби громко курлычут. и мы голубеем, 
становимся небом – кой фиг: эолийским, московским. 
железная кружка. неправильный прикус. секущийся волос. 
стигийскую нежность, сиротскую дружбу мы бросим. 
ты будешь как кристофер ишервуд. я как алиса б. токлас. 
вокруг все ласвегас. у каждой впервой майкл дуглас. 
я помню отчетливо каждый второй переулок: 
ты был изнасилован вьюгой, а я заспиртован в смирновской – 
холодный матрас и, конечно, из форточки дуло… 
по шумной тверской прошагали два пони в попонках. 
мы ели друг друга, потом запивали водою. 
я буду кем хочешь – невестой, ребенком, подонком. 
я буду собой, но, конечно, уже не с тобою. 
ты так много значишь в моей биографии тонкой, 
во всех моих пьянках ты будешь последней заначкой. 
затянуто небо москвы дифтеритною пленкой: 
мой стриженыймальчик, мой ласточкамальчик, мой девочкамальчик.


финиш

в загоне, в клетушке, при лампе, в неправде: в парадном. 
без фенек, без баек, без денег и прочих плюмажей 
становишься общедоступным и всемипонятным. 
как памятник – бронзовым. или как книга – бумажным. 
не стих – документ. на груди не ладонь: отпечатки. 
и каждый твой выдох с мороза засчитан табачным. 
когда соберёшься, забудь про очки и перчатки, 
ведь ты же не стоишь, а я, ну конечно, не значу 
совсем ничего. 

луна закатилась за крышу истёртым жетоном. 
ты знаешь, на окнах в домах больше нет занавесок. 
враньё разлетелось, враги разбрелись, заскучали вороны. 
и каждый из поводов наших достаточно весок, 
чтоб не возвращаться с победой, чтоб тихо исчезнуть. 
чтоб наоборот этим – логику финиша сдвинуть... 

как много таких поднималось к тебе сквозь подъезды. 
я знаю весь список. поэтому хочется сгинуть. 


девятое мая на окраине

шум тополей. метёт ванилью, пылью. 
топлёным маслом застывает полдень. 
прожили, пережили и забыли. 
вот муха на стене. вот карта родин: 
чужих, моей... спокойны разговоры, 
здесь ровно в девять запирают двери. 
нет, не крадут!.. но вдруг проникнут воры? 
что хуже, мысли. верить-верить-верить 
молчанию молочниц, пьянству пьяниц, 
хоть рта не зашивают красной ниткой – 
молчу. дырявит небо тонкий палец. 
а небо плачет, нет, дождём его тошнит. 
сквозь вымытые окна мир не краше... 
в газетах – враки, на постели – крошки. 
ах, что непоправимей первой кражи? 
в бессчётный раз покинутая кожа? 
мне кто-то крысой прогрызает уши, 
а ночью в сером ходит по проспекту. 
бессонница. плюс потолок. плюс душно – 
и полночь даты правит по конспектам: 

нет ни меня, ни вёсен и ни тайн, 
при предках – войны. войны – при потомках. 
победа чья-то. только чья? - он знает. 
но знание искажено в потёмках. 


разве лето

А.Ивантеру 

горло наглоталось пыли. пропылился до исподних 
двориков-колодцев город: в них уже привычно падать. 
это всё – плохой подстрочник, напрочь позабыт исходник. 
ретушью покрыта память – перепутана с помадой... 
это все когда-то было: так же воду отключали, 
на базарах пёстрый табор, громкий говор, толкотня. 
а моя больная память: кто-то в ней звенит ключами – 
отпираю настежь двери - а за ними западня. 
лето – пылью на подолах и бомжами по подвалам, 
лето – приступами в скверах и черешней по лоткам, 
жмётся в жалкой песне барда, стынет в глянцевом журнале, 
возвращается привычно: здесь уже почти как там - 
в черно-белых старых фотках, в обезумевших трамваях, 
я теперь уже другая, но всё кажется, что та же... 

...горло наглоталось пыли. горло научилось лаять, 
а глаза давно привыкли вниз смотреть с многоэтажек. 

память белыми ночами сохнет белою сиренью. 
всё как было. век – покойник. ничего не изменилось. 
только пыли стало больше. под глазами глубже тени. 
и уже не беспокоят ни безвольность, ни бессильность. 
это всё – плохой подстрочник, напрочь позабыт исходник. 
к августу совсем сотрётся замша экковских сандалий, 
но следы всё так же чётки на дороге, как сегодня. 
я одна дошла до лета...опоздала. опоздала. 


доживая до тебя


1.

парки, скверы, площадки и кинотеатры,
эстакады, проспекты, парковки и австостоянки.
меня тянет идти на заснеженные полустанки, 
перочинные ножики тянет на школьные парты. 

я его не любила. ее, впрочем, тоже не слишком. 
я пойду - прочитаю: сама уже - точно не помню. 
как девчонка?..скорее, тогда - как мальчишка. 
помню в детские лица летящие снежные комья. 
(в детстве лица бывают так часто похожи....)
перелить бы мне кровь и, как корни деревьев, 
выкорчевывать гены, с прозрачною лимфой под кожей 
жить воздушно-бесснежно. поверив, затем - не проверить.

что-то стонет во мне, разрывает сердечные стенки. 
оно давит сильнее, страшнее, настойчивей, строже.
память - странная штука. оставила шрам на коленке. 
память - славная штука. ведь больше меня не тревожит...
 

2. 

фонари, провода, переулки, концерты, афиши.
безразлично - куда. всё равно через площадь
я опять побреду на вокзал. суки кости мне гложут.
только раз еще голос охрипший услышать:


"здесь так часто туман." - и слова зачастую туманны. 
но движения плавны и пахнет шанелью шестой. 

эшелоны в шинелях, винтовки, табак по карманам - 
в непрерывной войне отпускают порой на постой. 
ты не даришь мне веточек вербных, не гладишь мне щёки, 
я щенком в подворотне одна без тебя замерзаю. 
мне не нравится каждый в кабак заходящий нечётный: 
это длинная очередь в странном стремлении к краю. 
здесь весна как весна. тает лёд. до тебя доживая, 
все мне кажется, что - до себя уже не доживу. 
лью духи на запястья и шею. ладонь пожимаю 
я соседу, за чаем - проклинающему татарву. 
разорались грачи. на деревьях полопались почки. 
порастрескались губы. за зиму промёрзли суставы. 
забывая весь день, но с лихвой вспоминая все ночью,
до тебя доживаю. а мимо проходят составы. 


3. 

это лето мне высушит кожу и высосет душу.
оно будет стараться, но выйдет обычная лажа.
дожила до тебя. вероятно, тебе и не нужно.
да к тому же, конечно, не слишком-то важно
знать про всё. спелых персиков сочная мякоть,
запах роз перезрелых, жара - отвлекают обеих.
я живу как жила. я смеюсь, когда хочется плакать.
а смеюсь я всегда.  
 

ты не хочешь, а я не могу 
поздороваться первой 

    © Наиля Ямакова